… Уже прошло два года после освобождения Харькова от немцев. День Победы отмечали с большой радостью вперемешку со слезами. Возвращаются все реже в наше село фронтовики, уставшие, измученные и израненные. На виду у людей бодрятся. Что ждет их дома? Повзрослевшие дети, постаревшие матери и отцы, барахтающиеся в заросших за войну полях, жены с опухшими, уставшими глазами. А невесты? Они почти все угнаны были в Германию и тоже только возвращаются. А моего отца нет, он пропал «без вести»…
ГДЕ ТВОИ КОСЫ…?
… Уже прошло два года после освобождения Харькова от немцев. День Победы отмечали с большой радостью вперемешку со слезами. Возвращаются все реже в наше село фронтовики, уставшие, измученные и израненные. На виду у людей бодрятся. Что ждет их дома? Повзрослевшие дети, постаревшие матери и отцы, барахтающиеся в заросших за войну полях, жены с опухшими, уставшими глазами. А невесты? Они почти все угнаны были в Германию и тоже только возвращаются. А моего отца нет, он пропал «без вести»…
УЖЕ мы с мамой не ходим встречать поезда «с войны», они почти все проехали. Август 45-го. Мне шесть лет. Отец меня никогда не видел, но я его знаю по фотографии и помню наизусть все довоенные открытки, которые он присылал маме, когда служил в армии. Особенно люблю цветную новогоднюю, где написано: «Дочке Надечке от любящего папочки». А мама все письма перечитывает да плачет. За всю войну — ни одной весточки…
Тот день я до сих пор помню до мелочей. Утром проснулась рано и заплакала от боли. Показываю маме мокрый пальчик, на котором вмятина от зуба.
— Мамочка, меня папа за пальчик укусил!
Она обняла меня и успокоила:
— Это ты сама пальчик прикусила, а папа тебе приснился. А мне не снится. Вчера снова письмо пришло «Без вести пропал». Десятое.
Вечером, когда уже заходило солнце, мама пришла с работы. Вязали весь день снопы проса, складывали на повозку. Уставшая, вся в пыли, подошла к большому зеркалу и раздраженно сказала:
— Не могу больше носить эти косы, от них голова устает, косынка сваливается, солома цепляется. Целый день мучаюсь с ними!
Распустила волосы, схватила ножницы и со злостью стала резать их на уровне шеи. Я закричала, а бабушка в изумлении сказала:
— Такие косы! Что ты наделала?!
— Никому, мама, не нужны мои косы. Не вернется он, кто жив остался, дома уже, — ответила она и заплакала навзрыд, а косы заплела и положила в шкаф.
Уже я стала засыпать, как в комнату, запыхавшись, забежал мамин брат-подросток и закричал:
— Галя, вставай быстрей, Яков с войны пришел! Он в садку тебя ждет.
Мама подняла голову и обиженно ответила:
— Так, Степка, не шутаї; я и без трюо сегодня измучилась, а ты…
— Мама! — закричала я. — Неси меня быстрее, а то я чистыми ногами побегу.
Она медленно оделась, взяла меня на руки и пошла устало по узкой, заросшей спорышом дорожке в садок, а там уже были и бабушка, которая голосила, и соседи бежали по грядкам со всех сторон. Они обнимали, целовали его и все плакали, плакали…
Мать остановилась метрах в пяти от него. Я соскочила с ее рук, повисла на шее у отца. Я узнала его! Он прижал меня к груди, целовал лицо, волосы и приговаривал:
— Какая ты большая, доченька моя, как я долго хотел тебя увидеть!
Его мокрая соленая щека прижималась к моим губам, я и сейчас уверена, что в моей жизни это было счастье, впервые познанное и реальное.
А мама стояла и смотрела на нас, как каменная. В какой-то момент все посмотрели на нее, и кто-то сказал:
—Галя, подойди к нему, что же ты стоишь? Заплачь, легче будет.
Отец отпустил меня с рук и спросил:
— Галя, где твои косы?
— В хате, — отрешенно ответила она.
Все начали присматриваться, так как было
уже сумрачно, а соседка всплеснула руками и закричала:
— О, Боже! С работы шли — была с косами, зачем такую красоту потеряла?
Отец подошел к маме, обнял и спросил:
— Ты что, не рада, что я вернулся? У тебя есть кто-то?
— Я рада, рада, но не верю, что это ты… Что такой… Никого у меня нет; и не было.
— Галя; да ведь прошло семь лет, как мы расстались, я, видишь, инвалид, — он протянул ей изувеченную правую руку.—Мне уже двадцать шесть лет, а тебе, родная?…
Помню я всегда эту узкую тропинку с огорода до хаты. Я путалась у них под ногами, но им было не до меня. Они, обнявшись, в слезах возвращались с войны домой.
А в хате уже варилась картошка «в мундире», пахло малосольными огурцами, соседи сносили у кого что было, все были радостно возбужденные, расспрашивали отца, не встречал ли он тех, кто еще не вернулся. Керосиновая лампа потрескивала среди стола, и я была на коленях у отца самая счастливая.
Мама вышла из хаты, и как потом выяснилось, побежала к подруге, которая уже давно получила похоронку на мужа, спросила:
— Нюра, ты слышала, говорят, что мой Яша с войны пришел…
— А ты что, после работы еще дома не была? Кто сказал?
— Была.
— Не видела его, что ли?
— Видела, но не верю. Пойдем, сама посмотри.
Когда они зашли в хату, Нюра, всплеснув руками, закричала:
—Люди добрые! Наверное, с ума сходят не только от горя, а и от счастья!
А мама еще долгое время волновалась, когда отец где-нибудь задерживался, шла ему навстречу, не могла ожидать его, боясь опять потерять…
Впереди были испытания голодовкой, нелегким трудом и недостатками. Но они были молоды, любили, прожили достойно отведенные им годы в трудах и заботах о своих детях, и оставили в наследство добрую о них память.
Надежда КОРОТКОВА.
пос. Чкаловский
