Небо – это навсегда
«Люди глядят на небо.
Небо над ними с детства.
Люди взрослеют. Люди смеются.
Людям в колясках тесно.
Им напевают мамы медленно
и прекрасно тихую песню,
сонную песню, песню, в которой сказка.
Но, улыбаясь нежно, будто считая версты,
люди глядят на небо, люди глядят на звезды.
Люди глядят на звезды.
Взгляд их велик и вечен. Люди мечтают.
Люди взрослеют и расправляют плечи.
Людям по нраву ветер, им нипочем туманы.
Сильные люди вышли в дорогу –
Вы не сердитесь, мамы!
Вот, улыбнувшись нежно,
мир оглядев спокойно, люди уходят в небо...
Только в земле их корни».
Роберт Рождественский.
На этой неделе, 12 апреля, мы отмечали День авиации и космонавтики. В этом году исполнилось ровно 50 лет с того момента, когда Юрий Гагарин на космическом корабле «Восток» впервые в мире совершил орбитальный облет Земли, открыв эпоху пилотируемых космических полетов. Полет, длившийся всего 108 минут, стал мощным прорывом в освоении космоса, открыл дорогу исследователям космического пространства. С тех пор прошли годы, но и сегодня многие идут по стопам этого выдающегося человека, посвятив себя покорению бескрайних просторов Вселенной. За это время человек успел побывать на Луне, исследовать практически все планеты Солнечной системы.
Долгие годы наш город был и сегодня остается кузницей летных кадров. В чугуевском небе вставали на крыло многие выдающиеся летчики и космонавты. Разлетевшись по бескрайним просторам бывшего Советского Союза, они до сих пор с неизменной теплотой вспоминают наш город и его жителей. В преддверии дня космонавтики гостем нашей редакции стал летчик-инструктор, подполковник запаса Николай Семенович Андросюк. Под его умелым руководством учились покорять небо такие известные летчики-космонавты, как Александр Волков, Владимир Ляхов и Урал Султанов. Мы попросили Николая Семеновича поделиться с нами своими воспоминаниями.
– Вы знаете, как это ни странно, но я никогда не собирался быть летчиком, с детства меня манила совсем иная профессия – профессия моряка. После окончания десятилетки я специально приехал в Ростов, чтобы поступать в военно-морское училище. Как оказалось, там был огромный конкурс – десять человек на место, а у меня в аттестате две тройки, что уменьшало мои шансы в разы. Но я все равно упорно решил идти до конца и стал проходить комиссию. И вдруг один из экзаменаторов спрашивает меня: «Вы комсомолец?» Я говорю ему: «Конечно!» Вот тогда-то он и предложил мне пойти в авиацию, куда как раз шел комсомольский набор. Я долго думал, а потом взял и согласился, и хотя мне предлагали военно-морскую авиацию, выбор мой пал на Украину (мои родные были отсюда родом). Хотелось если уж летать, то по-настоящему.
Так я попал в истребительную авиацию. Сначала в Кременчуг, где вместе с Алексеем Леоновым закончил первоначалку, потом в Чугуев, где нас ждало летное училище. После этого наши пути разошлись. Алексей Архипович снова вернулся в Кременчуг, оттуда его пригласили в Москву, мне же предложили остаться в Чугуеве. И я с радостью согласился, потому что за годы учебы город стал для меня близким и родным. Конечно же, тогда я уже не мыслил себя без авиации. После первого полета на ЯК-18 во мне будто что-то перевернулось, и я понял, что авиация – это любовь на всю жизнь. Летать было интересно и безумно захватывающе: подо мной проносились дома размером со спичечные коробки, и люди, суетившиеся, как маленькие мурашки. Поначалу летал, словно во сне, выполняя все по инструкции, как научили: ручку на себя, от себя. Потом пришел опыт, а вместе с ним – и легкость. В небе испытываешь ни с чем несравнимое чувство свободы и радости.
Меня часто спрашивают о Леонове. Могу сказать, что тогда Алексей Архипович мало чем отличался от других курсантов – молодой, энергичный, веселый. А вот память у него была просто феноменальная. Когда мы встречались уже после его полета в космос, он много рассказывал нам о своих впечатлениях, о полетах с американцами и все время говорил, что нужно было лучше учить иностранный язык. Вспоминал о Валентине Бондаренко, который должен был лететь вместо Гагарина...
Десять лет я был летчиком-инструктором, потом долгое время командиром звена, заместителем командира эскадрильи и штурманом полка, руководил полетами. Каждый день чувствовал себя, будто на электрическом стуле. Во время учебных полетов в воздухе одновременно находились 15-20 самолетов с курсантами, и за каждого я нес ответственность. Если случалась внештатная ситуация, именно руководитель полетов помогал летчику посадить самолет, подсказывал, как действовать; бывало, что летчику и катапультироваться приходилось. Наш полк насчитывал четыре эскадрильи, в каждой было по 50 курсантов, и всех их я знал по позывным. Скажу без преувеличения: летчики – это люди, безумно преданные своей профессии, любящие дело, которым занимаются. Практически все курсанты подходили ко мне и недовольно вопрошали: «Почему Вы поставили мне только одну заправку?» (в этом случае топлива в самолете хватало только на полчаса полета). Все стремились летать, оттачивать мастерство и профессионализм. У меня, например, в год налетов на сверхзвуковых самолетах было более 300 часов. При этом каждый полет – это страшные перегрузки. Вылазишь из кабины весь мокрый от пота, одежду хоть выкручивай. Летали мы на МиГ-15, МиГ-17 и МиГ-21. На «сверхзвуке» максимальная высота, на которой я побывал, – это 30 километров. Выскакиваешь за облака – и ввысь, смотришь, а Земля – всего лишь голубой шар. Я не верил, пока не увидел это собственными глазами.
Случались со мной и внештатные ситуации. У каждого самолета есть так называемый АЗС – автомат защиты сети: если происходит короткое замыкание, его выбивает, и тогда нарушается работа систем самолета. Как-то я совершал перехват на высоте 8 км – и вдруг у меня выбивает АЗС. Я запрашиваю центр управления полетами – связи нет. Тогда я переключаюсь на другой канал – ничего. Знаю, что по инструкции АЗС трогать нельзя, но я пошел на нарушение и вправил его назад, связь появилась, но начался пожар: обшивка горит, дым невыносимо ест глаза, кругом ничего не видно, фонарь открыть не могу – слишком большая высота. Я постарался успокоиться, сбросил высоту, перешел на запасную частоту и стал слушать своего руководителя полетами и, слава Богу, сел. Если честно, было страшно, потому что из-за облаков не было видно, куда можно увести самолет, чтобы он не упал на город. Отделался легким испугом. Мне повезло, за всю мою летную жизнь мне ни разу не пришлось катапультироваться. А вот один мой сослуживец катапультировался целых три раза!
Был со мной и другой случай. Принимал я выпуск у своего курсанта. Полетели мы на учебно-боевом самолете, в спаренном управлении. Только взлетели, и тут он мне докладывает, что ни высоту, ни скорость мы набрать не можем. Я ему подсказываю: «Держи курс по высотомеру, установив скорость на 10,5 оборотов». Пошли по кругу на посадку, и тут самолет начинает просаживать, пришлось добавить оборотов, скорость бешеная, самолет несется. Нужно сказать, что взлетная полоса аэродрома – 2 километра 700 метров. А у нас получился перелет на целых 300 метров! Мы снижаемся и бьем что есть силы по тормозам, колеса наши разорвало от трения о бетон так, что наш самолет мы просто разули. Я, конечно, комэску доложил: «Все нормально, курсанта выпускать можно». Оказалось, что техники почему-то не подсоединили бараспидограф (прибор, записывающий параметры полета), поэтому у нас так все и произошло.
...В 61-м полетел Гагарин. Для нас это была такая радость – словами не передать. Настоящий праздник! После этого просто мания какая-то началась на космонавтику. Все хотели быть космонавтами и повторить его подвиг. Летчики рапорта стали подавать. Замечу, что туда отбирали только молодых, так что мне, например, возраст не позволил попробовать свои силы. К тому же брали только тех, у кого было идеальное здоровье. За малейшие недуги не только не брали в космонавты, но и вообще списывали. Так, один наш летчик, Хорев, не прошел из-за искривления позвоночника. Чуть позже он вместе с другим летчиком-инструктором, Талейкисом, разбился во время полетов под Коробочкино. Они показывали перевернутый полет, и у них отказал двигатель, начался пожар. Хорев погиб в кабине, а Талейкис, имея огромный опыт в прыжках с парашютом, не смог вовремя правильно сгруппироваться и разбился. Вот так два опытных летчика-инструктора погибли.
В 1963 году наш полк впервые выпускал летчиков-инженеров. Именно в этот год ко мне в группу и попал Владимир Ляхов. Ну что вам рассказать о нем? Плотный такой мужичок. Футбол любил страшно. В 1964 году я передал его другому инструктору, который и выпускал их группу. Чуть позже я готовил Александра Волкова. Помню, в 1970-м мы летали в Ледковке. Лето тогда выдалось очень жарким. Я был старшим по лагерю, собрал свое звено и повез на речку купаться в Иваново под Изюм. Приехали, расположились, и оказалось, что мы там не одни. В это же время у одного девчоночьего факультета там проходила практика. Так Волков познакомился со своей будущей женой. Кстати, стать космонавтом Александру помог Леонов. Мы обратились к Алексею Архиповичу с просьбой походатайствовать за нашего курсанта, которому уже тогда пророчили звездное будущее.
За время моей службы мне довелось побывать в различных городах и воинских частях, и везде я встречал выпускников Чугуевского летного училища. Они подходили ко мне и говорили: «Товарищ подполковник, Вы меня помните, Вы меня выпускали». Все они отзывались о нашем городе с неподдельной любовью и теплотой. Так что Чугуев действительно знаменит.
В авиации я прослужил двадцать восемь лет. Когда вышел на пенсию, первых три года мне постоянно грезились полеты. Потом все потихоньку начало забываться, только сны появились тревожные: будто я лечу – и вдруг возникает внештатная ситуация, а я совершенно не помню, что нужно делать. Раньше автоматически с закрытыми глазами знал, как разрешить ту или иную проблему, а тут вдруг – ничего. А сейчас вообще такое чувство, будто и не летал никогда… Хотя если сесть за штурвал, руки, конечно же, все вспомнят.
